Избранное. В 2 томах [Том 1] - Леонгард Франк

еще находился в предварительном заключении. Рядом с ним стоял конвойный.

Пока председатель суда задавал обычные вопросы о личности подсудимой и наконец спросил, признает ли она себя виновной в том, что 16 марта 1947 года в восемь часов вечера застрелила Цвишенцаля, присяжный доктор Бук чертил на бумаге какие-то геометрические фигуры. Он поднял голову только при вопросе председателя:

— Жалеете ли вы о содеянном?

Руфь ответила:

— Об этом я никогда не пожалею.

— Разве жизнь человека так мало для вас значит?

— Много для него значила жизнь моих родителей!

— И вы не чувствуете себя виновной?

— Я чувствую себя куда спокойнее.

— Вот так так! — сказал председатель и с улыбкой посмотрел в переполненный зал.

Председатель, закадычный друг того судебного следователя, который выпустил на волю Цвишенцаля, происходил из старой семьи юристов: дед его был баварским министром юстиции. Багровое лицо председателя, походившего на кабатчика, говорило о пристрастии к алкоголю, умные глаза смотрели зорко. Членом нацистской партии он никогда не был.

— Откуда к вам попал револьвер?

— Я нашла его в Спессартском лесу прошлым летом, в июле, когда шла сюда пешком из Франкфурта.

— Револьверы и в Спессартском лесу не валяются на дороге.

— Какой-то прохожий застрелился. Я взяла револьвер на всякий случай, если кто-нибудь вздумает приставать ко мне.

— Вы боялись мужчин? — Только подергивание правого века выдавало усмешку председателя. — Но ведь в Вюрцбурге у вас не было основания бояться мужчин. Вы жили с доктором Мартином. Знал он, что у вас есть револьвер?

— Нет. Я его припрятала. Мне было известно, что Цвишенцаль по-прежнему живет в Вюрцбурге.

— И вы чуть ли не год прятали у себя револьвер, чтобы застрелить Цвишенцаля?

— Да. — Она кивнула с видом человека, уверенного в своей правоте.

— Убийца созналась. Мотивы убийства ясны. Все ясно. Заранее обдуманное преступление. Нам остается только удалиться и вынести приговор, — пошутил профессор Габерлейн, обращаясь к доктору Буку, который вновь принялся за свои геометрические фигуры.

Когда ввели Головку, кто-то среди общего молчания заметил вслух:

— Этот субъект промышляет не только звездами.

Широкоплечий великан стал рядом с Руфью. Вместе они точно сошли со страниц «Путешествий Гулливера».

— Расскажите суду о том, что вы видели своими глазами.

— Я проводил моего друга до самой калитки и попрощался с ним. В ту же минуту до меня донеслись три выстрела, и я поспешил назад. В палисаднике я увидел фрейлейн Фрейденгейм, она прошла мимо меня. В руке у нее был револьвер. Цвишенцаль лежал на земле в луже крови. Он уже не дышал. Я тотчас же заявил полиции.

— А как вела себя обвиняемая? Проявляла она признаки душевного расстройства?

Великан с высоты своего роста оглядел Руфь и покачал головой.

— Она была так же спокойна, как сейчас.

Следующим ввели Мартина. Вопреки всем правилам, он подошел к Руфи поздороваться — они давно не виделись. Руфь сказала: «Мартин!» Тон, которым она говорила, взволновал его, и он снова взял ее руку в свою.

Мартина не стали приводить к присяге, над ним тяготело подозрение в соучастии. Председатель спросил его:

— Вы состоите в сожительстве с обвиняемой?

— Фрейлейн Фрейденгейм живет у меня.

— Вы выражаетесь осторожно. Для вынесения справедливого приговора важно, чтобы суду был известен образ жизни обвиняемой.

Мартин оттянул верхнюю губу, оскалив слишком длинные зубы. С злой усмешкой он сказал, глядя куда-то в землю:

— Фрейлейн Фрейденгейм была угнана в Аушвиц, а потом в Варшаву, в публичный дом. Полагаю, что и эта сторона ее жизни должна быть известна суду — для вынесения справедливого приговора.

— О том пусть судят присяжные. Скажите, свидетель, вы в свое время собирались жениться на подсудимой?

— И теперь собираюсь.

Председатель обратился через голову Мартина прямо в публику:

— Раз вы так близки с подсудимой, вам, конечно, было известно, что она хранит у себя револьвер, рассчитывая убить Цвишенцаля? — Он впился глазами в Мартина. — Отвечайте же суду!

— Вы не ко мне обратились. Вы адресовались к публике.

— Предупреждаю, свидетель, вы можете навлечь на себя взыскание за неуважение к суду.

— Мартин ничего не знал, — крикнула Руфь, невольно вскочив со стула. Он обернулся, с радостью увидел на ее лице испуг и повторил за ней:

— Я ничего не знал.

— Расскажите суду без утайки, что у вас происходило в вечер убийства?

— Фрейлейн Фрейденгейм вернулась домой и сказала, что она убила Цвишенцаля. Мы сидели и ждали прихода полиции. А потом фрейлейн Фрейденгейм увезли.

Были допрошены оба полицейских. После того как они показали, что Руфь при аресте сама, не дожидаясь вопроса, созналась в убийстве, защитник равнодушно заметил:

— Никто и не отрицает, что подсудимая застрелила Цвишенцаля с заранее обдуманным намерением, находясь в здравом уме и твердой памяти.

Пока озадаченный прокурор испытующе смотрел на защитника, ввели свидетеля, наборщика Ганса Франка, кургузого человечка с ногами в виде буквы «х», круглой, коротко остриженной головой и мягкими губами, которые очень точно и аккуратно ложились одна на другую. Друзья знали его как честного и аккуратного человека, который во всем придерживается золотой середины, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Своему сынишке — а тот был членом Тайного общества учеников Иисуса — он часто внушал, что не следует увлекаться примером этих головорезов. Ведь они восстают против закона.

— Расскажите, что произошло на рыночной площади в то воскресенье, когда были убиты родители подсудимой. Не то, что потом говорили, а все, что вы видели своими глазами.

— Было чудное воскресное утро…

— Этого вы можете не касаться.

Но свидетель, должно быть, приготовился и никак не мог расстаться со вступительными фразами.

— Была чудная погода, солнце ярко сияло, — начал он снова и указал на комнату для свидетелей. — Мы с моим приятелем Фаульштихом, он тоже член певческого кружка «Под кронами зелеными», торопились на спевку. Идем это мы по рыночной площади и только поравнялись с фонтаном, как вдруг слышим крики. Мы очень удивились, потому что, кроме нас, никого на площади не было. Обернулись и видим, что из Марктгассе движется человек сто, и все — к фонтану. Это не была правильная колонна, а просто разнузданная толпа. Крик, гам. Фрейденгеймы, муж и жена, находились в самом центре, и с ними фрейлейн Руфь, — мальчонку я сперва не заметил. У фонтана толпа остановилась. Цвишенцаль взмахнул хлыстом. Стало очень тихо. Он сказал, что подлецы-евреи хотели бы, чтобы Германия проиграла войну. «Ах, нет, нет!» — закричала фрау Фрейденгейм. И он ударил ее хлыстом по лицу. Господин Фрейденгейм хотел заступиться за жену. Тут Цвишенцаль начал хлыстом избивать их и до тех пор бил, пока оба не упали. А